— Да из жопы руки. Говори уж как есть. — Заявила Степановна, а потом снова уселась на лавочку. — Ты смотри, парень, барышня твоя вон, зеленого цвета. Не на сносях? Да вроде худая какая-то сильно…

Я обернулся. Комарова снова выбралась из машины и на самом деле выглядела не очень хорошо. Увидеть Александру Сергеевну напуганной по-настоящему… Впервые…Эта поездка стоила того.

— А ты чего спрашивал? — Вспомнила окончание нашего неудавшегося разговора Никитишна. — Вроде, интересовался кем-то. Или путаю?

— Не путаете. — Ответила вместо меня Комарова.

Она все-таки решила принять участие. Быстро подошла ближе к нам с тетками и стояла теперь рядом со мной.

— У вас тут семья жила… Наверное, лет семь назад. Может, меньше. Мать, отец и дочь. Они приезжие, не местные. Курочкины. Может, вспомните?

— Курочкины, говоришь… — Никитишна вдруг нахмурилась и пристально посмотрела на Комарову. — Ну, да. Знаем таких. Дочка у них — Нинка. Красивая была, зараза. Но стервь редкая. По ней все парни у нас сохли. Да и не только у нас. И правда, приезжие они. Курочкины. Появились, главное, как-то внезапно. Дом на окраине стоял пустой. Ну, вот туда их председатель и определил. Нинка ещё маленькая была, когда они приехали. Лет, может шесть-семь. Сейчас точно не скажу. Отец ее — Иван. Как и мой. Имя такое же. Он в нашем доме культуры стал работать. Все норовил организовать… Эти… Кружки́! Так ладно дельное что-то. Нет. То стихи читали, то танцы разучивали. Да… А мать… Учительницей некоторое время числилась. Странные они… Мало того, городские, так еще…

Никитишна вдруг замолчала. Потом покосилась на подругу, которая тоже выглядела сурово. Обоих теток, как подменили.

— А вы зачем спрашиваете? А? — Степановна решила вмешаться.

Хотя, мне показалось, это больше было похоже на сигнал для разговорчивой Никитишны, чтоб та замолчала.

— Вы не волнуйтесь. Мы просто на заводе работаем вместе. С Ниной. Она в отпуске была, а почему-то не вышла к нужной дате. — Комарова улыбнулась и развела руками. — Вот ищем теперь. Нина вроде собиралась на малую Родину. Так говорила. Хотела по местам здешним побродить. Детство, юность, память о родителях. Сами понимаете… В милицию пока обращаться не стали. Сегодня она должна была явиться. Но вот начальник отправил. Велел проверить. Мало ли.

— Нинка⁈ — Переспросила Никитишна, а затем вдруг громко рассмеялась. Правда, смех у нее был вообще невеселый. Потом еще раз повторила. — Нинка — по местам здешним? Да вы что-то путаете. Быть того не может.

— Почему? — Комарова пожала плечами.

При этом, выглядела она очень даже достоверно. Коллега, которая волнуется за Филатову. То бишь, Курочкину. Такая ведь была фамилия раньше у Нины Ивановны.

— Здесь Нина детство провела. Родители жили. Мне кажется, естественное желание. — Александра Сергеевна снова улыбнулась. Надо признать, от ее улыбки толку было больше.

— Слухайте… А я вот не пойму… — Никитишна сложила руки на груди, уставившись прямо на нас с Комаровой. Сначала тетка посмотрела в глаза Александре Сергеевне, а потом — мне. — Почему вы о родителях говорите, будто нет их уже? Отец, да. Помер. Нинка уехала, он в тот же год и прибрался. А мать-то… Мать живая.

Глава 21

В которой мы узнаем не только о жизни филатовой немного больше, но и о самой филатовой тоже

— Как там Ниночка?

Мы с Комаровой переглянулись, а потом одновременно ответили, мол, Ниночка очень даже хорошо. Хотя, сказать хотелось совершенно другое. Что Ниночка, например, удивительная дрянь. Или что Ниночка — конченая сволочь. В общем, подошли бы любые эпитеты из подобного словесного арсенала.

Женщина, которая сидела перед нами, упорно ассоциировалась у меня с книгой про Алису, попавшую в Страну Чудес. А именно, с тем самый моментом, где у них происходило чаепитие в обществе Безумного Шляпника. Только сейчас в роли этой Алисы выступали мы с Комаровой. А напротив, за столом, который находился прямо в саду, устроилась женщина, лет шестидесяти. По крайней мере, на первый взгляд ей можно было дать именно столько. Хотя, по моим подсчетам, матери Филатовой гораздо меньше. Скорее всего, дело в тех обстоятельствах и событиях, которые ей пришлось перенести.

На женщине была надета старая соломенная шляпа, у которой отсутствовала верхняя часть. Поля грустно опустились и в некоторых местах просто порвались. Шляпа выглядела, как ровесница женщины. Помимо головного убора имелся еще ажурный жилет, длинный, связанный из не́когда светлых ниток. На жилете в хаотичном беспорядке были разбросаны цветы. Женщина воткнула их в дырочки. Цветы — настоящие. Не искусственные. Часть из них уже давно завяла и они висели так же грустно, как поля рваной шляпы.

Стол, за который нас пригласила хозяйка, находился рядом с яблоней, под ветвями деревьев. Это была старая кухонная мебель. Ее сюда приперли за ненадобностью, так понимаю. Но самым сюрреалистичным выглядел чайный набор. Красивые фарфоровые чашки с тонкими ручками и заварник с украшенной вензелями крышкой. Он смотрелся посреди этого облезлого безобразия, как алмазная корона на грязной, деревенской свинье. Причем, чашки были пустыми. В них не наблюдалось ничего. Но мы уже минут пять делали вид, будто пьем из этих красивых чашек чай.

Просто Никитишна, прежде, чем привела нас в покосившийся дом на краю села, дала чёткие указания, как себя вести и что говорить.

— Лизка с ума сошла. — Заявила нам тетка, пока мы топали от ее двора к тому месту, где жила мать Филатовой.

— В смысле? — Не сразу врубился я. Просто вообще-то, в личных данных Филатовой черным по белому значится, что она — сирота. Родители умерли. Буквально сразу после ее совершеннолетия. А тут вдруг внезапно воскресла мать.

— В коромысле! — Никитишна зыркнула на меня злым взглядом. — Как с ума сходят? Сразу после смерти Ивана. Мы сначала не обращали внимания. Она ни с кем не дружила шибко. Как же ж. Городские. Интеллигенция. В школе всегда держалась вы́соко. Только с детишками нормально. А тут, начала в лес ходить. Принесет оттуда мусора всякого, разложит на столе, и зовет соседей на ужин. Говорит, мол, важные гости будут. Мол, приходите наряженные. Ну, тогда уж и догадались, не в порядке с головой у нее. А Нинка ваша…один раз появилась. После смерти отца. Чего-то все старые вещи из дома носила на огород. У них и огорода то, как такового, не было никогда. Заросло все бурьяном. Иван с Лизкой всегда у соседей, что надо, приобретали. А какое им хозяйство? Ни черта не соображают. Пытались как-то кур завести. Так все куры у них сдохли. Лизка курей всем подряд кормила. То хлеба намочит, то старые ягоды насыпет. Ну, и на том закончилось все хозяйство. А у нас что? У нас люди-то добрые. Понимающие. Кто-то молочка принесёт. Кто-то картохи. Конечно, не всегда даром. Лизка с детьми занималася. Помогала в учебе. Она умная. Была…

Я слушал Никитишну в легком офигевании. Нет, про Филатову уже многое понятно. Особа эта моральными принципами совсем не отягощена. Но блин…мать родная так-то. А она ее официально «похоронила» и выкинула из жизни. Это как, вообще? Комарова тоже молчала. Тяжело молчала. Со смыслом. Могу представить, как это все выглядит для Александры Сергеевны, которая вообще без родителей выросла. С дедом, гонявшим ее, словно самого настоящего пацана. Если не хлеще. Я хрен его знает, как на такое реагировать. Честно. Не считал никогда себя поборником морали, но даже в моем понимании, как-то неправильно все это.

— Вы с ней не спорьте, главное. Она вас в сад поведет, чаем поить будет. Это у нее кажный день происходит. Чашки красивые свои расставит и сидит, как дите малое, играется.

— Слушайте, ну, может ее специалисту показать надо? — Спросил я Никитишну.

В ответ получил еще один выразительный взгляд.

— Какому специалисту, милок? У нас на всю деревню один специалист — фельдшер. Так он в этих делах совсем не разбирается. А в город ее отправить…кому она там нужна? Загнется сразу. Тут — соседи приглядывают. Помогаем, чем можем. Мы Лизку не бросаем. Да и председатель сильно ей благодарен. Его дочка в Москве в институте учится. Так это Лизка с ней занималася. Девка то не шибко умная была, по совести сказать. Но прилежная. Председателя дочка. Про нее говорю. Сильно хотела в Москву. Вот Лизавета с ней и возилась. Нинке писали мы. Не один раз. Вроде председатель ухитрился адрес ее раздобыть. Она ж в городе живёт, припеваюче. Стервь…Квартиру даже, говорят, получила. Отдельную. Понял? Не комнату. Не в коммуналке. А самую, что ни на есть, личную. Ну, и что? Писали, писали, а потом бросили. Ясно стало, что Нинке мать совсем не нужна. Так что, без специалистов обходимся. Вот ее дом. Пришли.